МОНИТОРИНГ СМИ: Радио Град Петров: Церковный Устав как идеал жизни Церкви и каждого христианина.

Прот.А.Степанов: Здравствуйте, дорогие радиослушатели! В эфире программа «Экклесия», у микрофона протоиерей Александр Степанов. Сегодня я предлагаю посвятить нашу программу проблеме церковного Устава, или по-гречески Типикона, то есть книги, которая определяет во многом, скажем так, внешний строй жизни Церкви. О чем толкует Устав? Во-первых, о том, как совершать богослужения, как соблюдать посты и как праздновать праздники, как совершать колокольный звон, как кадить в храме, как освящать храм, когда зажигать свечи, когда гасить свечи. И так далее. Очень многие стороны нашей церковной жизни регламентируются вот этой книгой. Я думаю, что большинство наших слушателей никогда не открывали эту книгу; она очень толстая, большая, объемистая; построена по такому непривычному для современного человека принципу, например, если мы захотим посмотреть, как послужить ту или иную службу, нам часто придется прибегать к каким-то аналогиям. То есть систематизирована она не в том духе, в котором привыкли мы в современных науках систематизировать материал. Там есть очень много как бы прецедентов, на которые можно ориентироваться. Так вот, эта книга, как я сказал, во многом определяет строй жизни Церкви, и возникает проблема, насколько реальная наша жизнь, ее реальный строй соответствует тому, что в этой книге написано. И если бы наши слушатели эту книгу открыли и почитали, как совершается вечерня, как совершается утреня, что читается на этих службах, то увидели бы, что то, что мы наблюдаем в реальности, соответствует довольно мало тому, что написано в этой книге. Тем не менее подразумевается, что мы живем в соответствии с этим Уставом. Почему возникла такая ситуация? Почему писанное правило, закон внешней жизни Церкви один, а реальная жизнь какая-то другая? Нормальна ли эта ситуация? Нужно ли что-то здесь изменить – либо в нашем строе жизни, приведя его к писанному правилу, либо изменив сами эти правила для того, чтобы они в большей степени соответствовали реальным возможностям их выполнения? Михаил Скабалланович, известный профессор-литургист, который в начале ХХ века был профессором Киевской Духовной академии, предложил провести такую показательную службу – Всенощное бдение, – исполнив ее точно по указаниям Типикона. Эта служба заняла шесть или семь часов. Тем самым стало понятно, что, конечно, в условиях, скажем, прихода, да, я думаю, и монастыря, довольно сложно совершать вот такие богослужения.

Сегодня для того, чтобы обсудить вместе этот вопрос, я пригласил человека неслучайного, насельника Данилова монастыря в Москве, игумена Петра (Мещеринова). Здравствуйте, отец Петр!

Игумен Петр (Мещеринов): Здравствуйте, отец Александр и дорогие радиослушатели!

Прот.А.Степанов: Отец Петр, насколько я знаю, исполнял послушание уставщика в Даниловом монастыре, так что это человек, который непосредственно работал с этим материалом, причем именно в тех условиях, для которых, скажем, эта книга была написана. Поэтому отец Петр знает книгу Типикон не понаслышке. И, может быть, сначала несколько слов об этом. Отец Петр, Вы могли бы рассказать о том, когда и как возник Типикон – тот Типикон, тот Устав, который сегодня и регламентирует нашу церковную жизнь.

Игумен Петр (Мещеринов): Здесь нужно сказать, что богослужебный строй Православной Церкви складывался веками, и в этом складывании были две составляющие. Первая – это богослужение в константинопольской Софии, так называемый «Устав Великой Церкви». Мы бы сейчас его назвали приходским Уставом. Это был Устав в основном песненный, песненных последований, и оформлялся он в V-VII веках, а в VIII веке Иоанн Дамаскин, введший систему осмогласия, можно сказать, дал импульс к такому расцвету Устава, и к концу первого тысячелетия Устав сформировался.

Параллельно с этим существовало и развивалось монастырское богослужение, цели и задачи которого во многом не совпадали с богослужением приходским. Даже известен из патерика один случай, когда один преподобный, авва, укорял своего ученика, что он прельстился пением тропарей в городской церкви, где он оказался случайно, будучи в городе с каким-то послушанием. И авва его укорил и сказал, что это миряне поют, а монахи – читают и сосредоточенно молятся. И здесь мы видим какую-то разницу подхода.

Исторически сложилось так, что как раз монастырский Типикон, монастырский Устав потом стал превалировать, преобладать. И уже к началу второго тысячелетия, когда Русь крестилась и получила уже, соответственно, весь чин церковный из Византии готовым, это был Устав монашеский на первом месте. Но и монашеских Уставов было два: это был Устав Феодора Студита и Устав обители Саввы Освященного. И надо сказать, что до митрополита Киприана, то есть до времен преподобного Сергия Радонежского, у нас действовал Студийский Устав. Он в каких-то деталях отличается от Иерусалимского, надо сказать, что Иерусалимский гораздо строже. Но принцип один и тот же – это Устав монастырский.

После митрополита Киприана в нашей Русской Церкви началось безраздельное владычество монастырского, монашеского, причем самого строгого Устава. Достаточно сказать, что по Студийскому Уставу в субботы и воскресенья Великого поста, кроме Великой Субботы, разрешалась рыба. А в Иерусалимском Уставе ничего подобного, он гораздо более строгий.

В Греческой Церкви в конце XIX века, уже когда Греция стала самостоятельной, освободилась из-под османского владычества, и творческие силы Церкви начали опять проявляться и расцветать, был введен опять приходской Устав в приходских храмах. То есть в Греческой Церкви два Устава: в монастырях остался Устав Саввы Освященного, Иерусалимский…

Прот.А.Степанов: Так что он не только в России, но и во всем практически православном мире утвердился как основной.

Игумен Петр (Мещеринов): Да, он был основным к началу Крещения Руси, но была вариантность Студийский-Иерусалимский, а затем утвердился Иерусалимский повсеместно. А вот в конце XIX века Греческая Церковь опять возвратилась, творчески переработав его, к «Уставу Великой Церкви», и, таким образом, у них два Устава – приходской и монастырский. Это, конечно, разумно, с моей точки зрения, потому что Типикон рассчитан, разумеется, только на монашескую жизнь, причем на монашескую жизнь вовсе не ХХ и не ХХI века, и даже не XIX и не XVIII, когда уже было невозможным соблюдение Уставов в полной мере.

Прот.А.Степанов: Но тем не менее, Вы сказали, что, видимо, повсеместно «Устав Великой Церкви», то есть приходской Устав на некоторое время ушел. Всюду господствовал, и на приходах тоже, Устав монастырский.

Игумен Петр (Мещеринов): Да, но это было объясняемо тем, что Православная Церковь попала под мусульманское владычество, и практически большую часть второго тысячелетия была занята более существенными вопросами выживания. Поэтому уставные вопросы отходили на какой-то второй план. А когда Церковь в Греции получила свободу, мы видим, что творческие силы и какое-то церковное сознание побудило возобновить разность уставов, внедрить ее в жизнь.

Здесь нужно вообще сказать об Уставе, Типиконе, его смысле и значении. Нужно воспринимать его как некий идеал, как попытку превратить всю человеческую жизнь в богослужение. Изначально Типикон предполагает, что это возможно только в монастырях, то есть он никак не говорит о мирянах. Это вовсе не значит, что он как-то пренебрегает ими, просто он обращает свое внимание только на устроение монастырской жизни, имея идеалом как раз создание совершенной общины, как Василий Великий считал общежительный монастырь совершенной общиной, и воцерковлением, превращением всей жизни в богослужение. Конечно, это очень высокая задача, но идеальная, безусловно. Разумеется, Типикон зафиксировал максимум этой практики, потому что это именно книга, свод, который складывался век за веком. Это богослужебный опыт. И складывался он не так, что одно отменяло другое, а именно одно дополняло другое, и с течением веков оказалось, что Типикон, нашим языком говоря, стал несколько избыточен практически. Скабалланович приводил в пример, действительно, эту уставную Всенощную, он очень красочно о ней писал. Я тоже, уже не будучи в монастыре, а став настоятелем подворья, а на подворье более свободная обстановка, потому что мы не связаны с прихожанами, и мы тоже пытались все выполнять до буквы. Я помню, что на Страстной седмице мы приходили в храм в восемь утра, а выходили в четыре дня, по Типикону отслужив все, что полагается. Это возможно, действительно, в качестве такого опыта, если хотите, такого духовного эксперимента, но, конечно, не в качестве повседневной жизни, потому что просто даже по времени уже другие стороны жизни окажутся обделенными тем вниманием, которого они требуют.

Прот.А.Степанов: Но интересно, что Устав говорит ведь не только о богослужении, конечно, там ведь и о странноприимстве, и о больнице, и о жизни братии.

Игумен Петр (Мещеринов): Да, но все это о монастырской жизни.

Прот.А.Степанов: Да, совершенно верно. Как раз эти места Типикона подчеркивают, что речь идет именно о совместно проживающей монашеской общине.

Игумен Петр (Мещеринов): Да, и поэтому мы, не являясь в большинстве случаев монахами, все же должны рассматривать Типикон именно как идеал жизни христианской общины.

Прот.А.Степанов: А вот интересно, все-таки в то время, когда составлялся этот Типикон, скажем, где-нибудь к XVI веку, когда сложился более-менее тот текст, который сегодня мы имеем, в то время в монастырях этот Типикон исполнялся? Или он и там представлялся некоторым недостижимым идеалом?

Игумен Петр (Мещеринов): Мне трудно сказать, но я думаю, что если монастырь был именно таким благоустроенным, о котором мы читаем в книжках, то в принципе это возможно. Потому что и ритм жизни был другой, и, собственно говоря, информационная насыщенность человеческого существования была иная, и я думаю, что этот как раз было возможно.

Прот.А.Степанов: Тоже крестьяне часто работали на монахов…

Игумен Петр (Мещеринов): Да, монахи посвящали себя полностью богослужению, молитве. И тогда соблюдение Устава было возможно. Действительно, если полностью посвящать себя богослужению, и если монастырь состоит не из двух-трех человек, потому что двум-трем это, конечно, невозможно исполнить, а из достаточного количества братии, то Типикон выполнить можно.

Прот.А.Степанов: Вы констатировали, что сегодня реально, я так понимаю, нигде, даже в монастырях – может быть, только на Афоне в каких-нибудь специальных местах это исполняется, – а в наших монастырях, наверное, полностью Устав нигде не исполняется.

Игумен Петр (Мещеринов): В наших монастырях не исполняется совершенно, мало того, совершаются, с моей точки зрения как уставщика, даже грубейшие нарушения, первое из которых, скажем, служение утрени вечером, а вечерни – утром. Вот идет Великий пост, и вечерня служится утром. Здесь может быть несколько выходов. Первый выход – это настаивать на том, чтобы утреня совершалась утром, а вечерня вечером. Но не всегда это возможно, потому что этот комплекс вечерни-утрени, совершаемый вечером, а утром только Литургия, уже сложился практически, и не на пустом месте. Это связано именно с ритмом жизни людей, что вечером им удобнее посетить богослужение более продолжительное, чем утром, и так далее.

Прот.А.Степанов: Но тем не менее странно слушается в семь часов вечера: «Исполним утреннюю молитву нашу»…

Игумен Петр (Мещеринов): Ну да, а еще более странно Великим постом «Свете тихий» поем мы в половине девятого утра, и – «исполним вечернюю молитву нашу». А выход из этого очень простой: нужно просто менять структуру богослужения, вернее, не то, что ее менять, а корректировать. Например, не говорить слово «утреннюю» вечером и наоборот. Но на это мало кто решится, потому что… Мы возвращаемся к очень важной теме здесь. Я сказал, что Типикон – это идеал, но не, скажем, «священная корова», будем так говорить. Это не то, что ни в коем случае невозможно менять, как-то корректировать и так далее. Именно в качестве идеала Типикон нуждается в непрестанной корректировке. Разумеется, эта корректировка должна совершаться не с бухты-барахты, не топорно, не грубо; разумеется, нужно понимать именно структуру, смысл богослужения, – и тогда такая корректировка возможна. Например, с точки зрения богослужебной излишним является дублирование ектении на Всенощном бдении. Потому что одно дело, когда Всенощное бдение идет всю ночь, другое дело, когда оно длится два с половиной-три часа, и дважды звучит ектения великая, дважды просительная, дважды сугубая. Все это можно очень корректно и безболезненно привести в соответствие именно со временем, в которого богослужение служится. Опыты такого рода есть.

Прот.А.Степанов: В Греции, по-моему.

Игумен Петр (Мещеринов): В Греции вообще они служат утреню утром. У них нет Всенощной, Всенощную служат только в монастыре. Или же особо ревнительные батюшки, которые служат Всенощные, но это именно – Всенощная, она служится всю ночь. То есть у них такой проформы нет, когда мы называем Всенощной просто вечернюю ординарную службу. Здесь именно проблема отношения, потому что в том-то все и дело, что Типикон, являясь идеалом, предполагает творческий подход. Ведь идеал без творческого подхода превращается в рутину.

Прот.А.Степанов: Реально творческий подход мы наблюдаем в том смысле, что более или менее на каждом приходе Типикон применяют творчески так, как это удобно кажется настоятелю.

Игумен Петр (Мещеринов): Здесь есть коллизия, потому что в нашей церковной повседневной идеологии присутствует мысль, что по факту Типикон никто не соблюдает, и все его более-менее нарушают. Но сам Типикон ни в коем случае нельзя трогать, потому что чуть тронь – все посыпется, как некоторые говорят, или еще какие-то аргументы того же рода. А вот мне представляется, что как раз наоборот было бы очень важно дать типовую схему какого-то разумного сокращения. И эта типовая схема исходила бы как раз из структуры богослужения, где главное, такой каркас, скажем так, остается неизменным, а какие-то вещи могут сокращаться. Но вот опять же, Всенощное бдение: часто сокращают стихиры, то есть изменяемые песнопения, которые вообще звучат порой раз в году. Сокращают седальны, почти нигде их не читают; сокращают прекрасные воскресные антифоны, из них поется только один, а не три или даже четыре, как в восьмом гласе перед Евангелием. Но вместе с тем никто не покушается на дублированные ектении и прочее. Хотя, казалось бы, если, действительно, есть задача уложить Всенощное бдение в три часа, а не в шесть часов, то лучше сократить повторяемые, неизменяемые части богослужения, дублируемые, и, допустим, оставить структуру, то есть не выходить сразу после «Бог Господь» на полиелее, опуская и седальны, и кафизмы, а все же сохранить структуру. Прочесть, допустим, один псалом за кафизму, потом прочесть седальны прекрасные, очень глубокие по содержанию. Потом прочесть другой псалом за другую кафизму, вторую группу седальнов, а потом уже выходить на полиелей. Это займет ровно две минуты, которые могли бы быть замещены опущением повторения мирной ектении – скажем, по Шестопсалмии сразу «Бог Господь». И вот так если балансировать, если знать структуру, что главное, что второстепенное в службе, все можно сделать. Конечно, разумеется, это не каждый батюшка должен решать. Должна быть, скажем, какая-то типовая инструкция. Но это требует какого-то творческого подхода, которого почему-то боятся в вопросах Типикона.

Прот.А.Степанов: Но вот сейчас комиссия Межсоборного присутствия некоторые вопросы Устава, применения Устава в разных ситуациях должна обсуждать. В каком роде будут решения, сказать трудно, но тем не менее.

Игумен Петр (Мещеринов): Посмотрим. Хотелось бы, чтобы это произошло. Потому что этот вопрос был одним из важнейших на Соборе 1917-18 гг., но, к сожалению, богослужебная комиссия не смогла работать из-за всем известных исторических событий, не было физической возможности. И очень много накопилось вопросов, которые должны были быть решаемы, вплоть до не отмены, но все же, скажем, вопрос о больших постах, кроме Великого поста. Потому что ведь Великий пост, скажем, и среды и пятницы – это каноническое установление Церкви. Мы можем найти это правило в Апостольских правилах. А вот Рождественский, Успенский и Петровский посты – это принадлежность лишь Типикона, то есть их нет в своде канонических правил. А ведь получается так, что все, что связано с вопросами пощения, по Типикону очень строго соблюдается и охраняется с большой ревностью. Это свойственно нашему народу всегда было, потому что главным подвигом благочестия всегда было пощение. А что касается молитвы, мы можем все, что угодно делать. Например, утреню служить вечером, как мы уже сказали. Или, например, в периоды Петровского, Рождественского и Успенского постов положены аллилуйные службы, то есть с коленопреклоненными молитвами Ефрема Сирина. Это служба почти такая же как великопостная, за некоторыми подробностями. Но ведь это же не служится. То есть получается так: если мы соблюдаем посты, мы должны выполнять и другие требования Типикона, относящиеся именно к этим постам, но требования богослужебные, то есть служить аллилуйные службы. Мы эти службы забыли напрочь, опускаем их, но то, что касается еды, соблюдаем. Где же, спрашивается, логика? Или мы постимся и выражаем это и в богослужении тоже, или же – как предлагал Собор 1917 года, вернее, материалы, готовящиеся к нему, сделать эти посты добровольными, не обязательными. Личным подвигом. Это было бы, конечно, логично. Потому что получается так, что одно из Типикона мы очень бережем и сохраняем, а другим просто пренебрегаем.

Вот, например, в Типиконе есть междочасие, Устав о междочасиях. Но их же никто не читает никогда, даже никто, пожалуй, и не знает, что это такое.

Прот.А.Степанов: Но в монастырях, может быть, все-таки иногда читают?

Игумен Петр (Мещеринов): Нигде и никогда. Вот мы пробовали читать, у нас был такой период увлечения Уставом, неофитский период. И мы их читали. Или, может быть, монастыри, стоящие на отшибе.

Прот.А.Степанов: Да, но я наблюдал. В Соловках, я помню. Я не знаю, как сейчас, читают или нет, но лет пятнадцать назад читали.

Игумен Петр (Мещеринов): В общем-то, Типикон очень богат. И опять же, я подчеркиваю то, что он именно требует творческого подхода, чтобы не букву соблюдать, что очень затруднительно, а именно, чтобы дух Типикона, как преображение всей человеческой жизни, именно быта, даже не жизни, жизнь – это звучит несколько абстрактно, а именно быта, повседневного быта, превращение его в богослужение. Вот эта идея требует, безусловно, корректировки и с нашим ритмом жизни, и со многими условиями нашего существования.

Прот.А.Степанов: Вот Вы заметили, что Типикон – это книга, которая регламентирует жизнь прежде всего монашеской общины. Относительно того, что касается мирян, приходской жизни. Вы упомянули, что в Греции существует отдельный Устав, который регламентирует и богослужебную жизнь, и также, очевидно, и все остальное.

Игумен Петр (Мещеринов): Нет, только богослужение.

Прот.А.Степанов: Постов он не затрагивает?

Игумен Петр (Мещеринов): Нет. Хотя я точно не знаю, но…

Прот.А.Степанов: С постами – это, как всегда, волнует народ у нас больше всего. Есть какие-то неписанные правила для мирян. Например, что монахи никогда не едят мяса, а мы в обычное время едим. Значит, если монахам запрещается есть, скажем, молочное, то мы не едим при этом мяса. То есть как бы на одну ступень, что ли, жизнь мирян смещается относительно Типикона. Стоило ли бы у нас, как Вам кажется, иметь такую книгу, Устав для мирян, для приходской жизни?

Игумен Петр (Мещеринов): Видите ли, с постами вообще очень сложный вопрос, потому что пост, будучи непременной принадлежностью жизни религиозной, все же в Евангелии не предполагался таким жестко дисциплинарным. То, что с течением времени сложились такие дисциплинарные посты, свидетельствует лишь о том, что пост стал восприниматься как некое важное, а порой и важнейшее, в частности, в русском менталитете, средство церковной идентификации. Вот как определить, что человек православный? Прежде всего потому, соблюдает ли он посты или нет. Но все же духовный, евангельский смысл поста несколько иной. Все же он, как и все Евангелие, как мне представляется, личностный, индивидуалистический. И мы исполняем дисциплинарные посты сейчас за послушание Церкви, действительно. Это очень весомый и важный повод, важная мотивация. Но при этом мы не должны забывать о том, что, собственно говоря, Евангелие не требует от нас какой-то жесткой унификации. И у всех же своя мера. Одни могут поститься строго, другие просто не могут поститься строго. И, собственно говоря, на исповеди все мы знаем, что это очень просто решается. Священники, во всяком случае, разумные священники определяют разную меру поста своим прихожанам. Но как-то записать это на бумаге и сделать, как Вы говорите, на ступень ниже от поста монашеского, для нашего менталитета, пожалуй, даже я не представляю.

Прот.А.Степанов: Да, но всякие подробности – с маслом, без масла, сухоядение. Вот такие крайние, так сказать, формы воздержания, которые определенно почти никто из мирян не выполняет, только некоторые, особо ревностные, за этим следят. В общем, в основном в пост не едят мяса и не едят молочного. По силам не едят рыбу – в Великий пост многие отказываются и от рыбы.

Игумен Петр (Мещеринов): Мне кажется, здесь все же, если говорить о каком-то личном пощении, очень важно осознавать какие-то мотивации, по которым мы это делаем. Потому что часто христианство превращается в религию еды. Вот наступает праздник Благовещения – и основная мысль у абсолютного большинства православных христиан, связанная с этим днем, что сегодня можно рыбку. Но, мне кажется, это просто умаление праздника. Это величайшее событие в Священной истории, вообще в истории человечества…

Прот.А.Степанов: …догматического характера…

Игумен Петр (Мещеринов): Да, догматического характера, и оно как-то разменивается на рыбку. Но в этом году этот праздник на Светлой седмице, так что рыбки лишаются православные христиане постом. Но тем не менее, как-то мне это представляется неверным. И мы все знаем, священники все знают, что основные помышления у людей о еде Великим постом. И я считаю это совершенно неправильным. Потому что пост предназначен к тому, чтобы люди думали о Боге, а не о еде. И ограничение в еде – это средство для того, чтобы как-то воспарил дух к Богу. И здесь каждый должен пользоваться своей индивидуальной мерой поста, критерием чего является то, что я сказал: если для нас пост превращается в религию еды, если мы думаем о еде, то это неправильное соблюдение поста, и нужно питать тело так, чтобы оно не мешало, не зудело и не напоминало, что «я хочу есть». Мне кажется, проводить пост в таком настроении просто бессмысленно. Человек раздражается, теряет силы. Тем более, действительно, одно дело – сидеть в монастыре, только ходить из храма в келью да в трапезу, тогда, действительно, постная пища не замечается, это правда. А когда человек с утра ввинчивается в переполненное метро, доезжает до работы или до учебы, это все требует сил, а потом он работает или учится, потом опять ввинчивается в метро, если сумеет, особенно на станции «Василеостровская». Это все отнимает столько сил, да при этом еще и пощение, и то, что организм кричит «дайте мне еды» – это естественное его требование, просто естественное. И нужно давать ему еду, конечно. Разумеется, стараясь все же сообразовываться с церковным Уставом, но идти на определенные, конечно, с точки зрения буквы Устава, послабления. Я считаю, это необходимо.

В частном порядке это, конечно, решается на исповеди. К сожалению, пока русское народное благочестие, полагающее пощение главным религиозным делом, не дает нам как-то это оформить системно. Хотя необходимость в этом, я считаю, очевидна.

Прот.А.Степанов: Отец Петр, Вы упомянули о том, что в богослужении очень много замечательных текстов, которые, может быть, имело бы смысл читать более развернуто, в большем объеме, чем, скажем, ектении. Я думаю, что предпочтение в стороны ектений связано с тем, что ектении более привычны и понятны. Они одни и те же; в конце концов, эти прошения, хоть и по-славянски, они всем понятны. А вот те тексты, действительно, замечательные, о которых Вы говорите, которые звучат один раз в год, может быть, в храме, они, конечно, не очень понятны людям, мягко говоря. И если насыщать богослужение этими текстами, этим чтением и в течение многих часов, то, скорее всего, человек будет просто отключаться. Вот что делать вообще с этими текстами, действительно, замечательными текстами, глубокими текстами, поэтичными, но которые все-таки очень невнятны для большинства людей? Это, я понимаю, не вопрос Типикона, потому что Типикон сами тексты не предлагает, он только говорит, сколько и откуда взять и куда поставить. Но тем не менее.

Игумен Петр (Мещеринов): Здесь я могу сослаться – к счастью, есть церковный авторитет, великий учитель Церкви, святитель Феофан Затворник, который тоже очень печалился тому, что непонятны тексты, и пекся о том, чтобы они были понятны. Здесь один выход – переводить их. Есть дискуссия о том, на какой язык, и вот святитель Феофан Затворник предлагал на славянский, но чтобы было понятно, то есть получается славянизированный русский. Есть сторонники перевода на чисто русский язык. Я придерживаюсь все-таки точки зрения святителя Феофана. Я считаю, что Священное Писание должно читаться, конечно, на русском языке, потому что это специально предназначенная часть службы для слышания Слова Божия, и оно, конечно, должно звучать на том языке, который людям наиболее понятен. И мы видим, что оно и написано было на разговорном языке. И забота Церкви, прежде всего, в ее миссионерском делании – это самое первое, дать на языке того народа, к которому приходила миссия христианская, Священное Писание и богослужение. Так поступали Кирилл и Мефодий.

Прот.А.Степанов: Но на Западе была, кстати, другая традиция.

Игумен Петр (Мещеринов): Другая, но тоже не было возможности даже всей мощью Католической Церкви остановить и Джона Уиклифа с его переводом, и последующие переводы…

Прот.А.Степанов: Но это уже период Реформации.

Игумен Петр (Мещеринов): Да, период Реформации, но до того, мне представляется, все же латинский язык был более распространенным, и там не возникало таких проблем.

Прот.А.Степанов: Но я все же думаю, что он был не более понятен, чем церковно-славянский. Местами и менее. В романских странах, естественно, более понятен, в германоязычных менее.

Игумен Петр (Мещеринов): Но во всяком случае исконная традиция Православной Церкви – это богослужение на национальном языке и, разумеется, Священное Писание на национальном языке. Поэтому, здесь должен быть, опять же, общецерковный, соборный труд по постоянному поновлению и переводу книг. Это так и было. Это совершалось без деклараций, без споров. У меня, скажем, есть минея XVIII века, уже послениконовская, это минея времен Петра Первого. Если ее сравнить с минеей времен Николая Второго, то мы увидим большую разницу. Язык постоянно уяснялся, прояснялся; какие-то выражения заменялись…

Прот.А.Степанов: Да, в Псалтири, мы тоже увидим много изменений. Хотя, между прочим, интересно. Я в пост для себя – иногда мы служим такие службы, вычитывая кафизмы, и вот я слежу по старой книге, ее просто приятно держать в руках, кожаный переплет. Интересно, что иногда старый вариант немножко понятнее…

Игумен Петр (Мещеринов): Да, лучше и понятнее, совершенно верно. Это уже касается справы никоновской, потому что там, действительно, наспех, и топорно, и очень безграмотно и некомпетентно это делали. И это вопрос другой. Но я хочу сказать, что эта работа в Церкви велась всегда. И, например, книги, выпущенные Синодом в десятых годах ХХ века, подготовленные комиссией под председательством тогдашнего архиепископа Сергия (Страгородского), это была Постная и Цветная Триодь, и была готова уже минея праздничная. Это был опыт того же рода, например, у меня в храме есть эти Постная и Цветная Триодь, и некоторые службы я служу по ним.

Прот.А.Степанов: Известно, что Печерский монастырь выпустил службы Страстной и первой седмицы, они в значительной степени точно воспроизвели это издание. В тонких переплетах, большого формата.

Игумен Петр (Мещеринов): Да, они точно воспроизвели. Но считается, что народ не принял. У нас сейчас очень интересное время какого-то необъяснимого консерватизма. Может быть, с какой-то исторической, культурологической точки зрения он объясним, а с церковной точки зрения – нет. Потому что на самом деле такого консерватизма не было, во всяком случае в этих вопросах. То есть постепенно, незаметно, может быть, отставая и значительно отставая от потребности и времени, но поновление и обновление богослужения все же шло. И оно не вызывало никакого противления. В наше время почему-то это вызывает ожесточеннейшее противление. И получается: чем непонятнее – тем лучше. И я слышал почти общее мнение, что народ не принял эти Триоди сергиевские. Обычно приводят такой аргумент: когда появилась возможность печатать их в советское время, Издательский отдел, владыка Питирим взял Триоди старые, неисправленные. Но это все же вещь какая-то более-менее случайная. А, может быть, она объяснялась вкусами того, очень узкого, круга людей, который решал этот вопрос. Во всяком случае, мы не можем судить о том, что народ отверг это поновление богослужебных текстов, потому что сразу после выхода этих книг произошла катастрофа 1917 года, и было, опять же, не до того. А между тем, Синод, рассылая эти книги по храмам, очень разумно постановил: поливариантность. Кто хочет, служит по этим книгам, кто хочет, служит по тем, предпочтительнее – по новым. Но если кто не хочет, то и ладно. И со временем бы, конечно, если бы новые книги печатались уже в поновленном переводе, они также, именно церковно, тихо, незаметно, вытеснили бы старые, и в этом вопросе не было бы какого-то совершенно излишнего, ненужного напряжения.

Но, возвращаясь к Вашему вопросу, выход к тому, чтобы песнопения и чтения стали понятны, конечно, их поновление. Как Феофан Затворник говорил, сохраняя славянскую языковую оболочку, но все это возможно.

Прот.А.Степанов: Кто знает, может быть, такая работа начнется.

Игумен Петр (Мещеринов): Будем надеяться. Пока на данный момент нужно констатировать, что воз и поныне там.

Прот.А.Степанов: Вот еще один вопрос к Вам как к уставщику. Некоторые монастыри сейчас вводят у себя Афонский Устав. Очень часто монахи из монастырей ездят на Афон на какое-то время, пожить, посмотреть, вдохновиться в каком-то смысле. В общем-то, понимают, что традиция монашеской жизни у нас в значительной степени утрачена, и существует такое негласное мнение, что она, безусловно, сохранилась в нетронутом виде именно на Афоне, и поэтому, если поехать туда, посмотреть, как делают там, и перенять какие-то черты, в частности, Устав, то это будет благотворно. Возможно и так, не знаю. Но во всяком случае, какие особенности этого Афонского Устава? Что Вы знаете об этом?

Игумен Петр (Мещеринов): Мне кажется, что переносить афонские порядки на российские реалии как-то слишком романтично.

Прот.А.Степанов: Да, это отдает романтизмом, на мой взгляд.

Игумен Петр (Мещеринов): Да, причем в дурном смысле. Особо не отличается Устав.

Прот.А.Степанов: То есть там тот же Типикон?

Игумен Петр (Мещеринов): Да, тот же Типикон. Другое дело, что там есть множество каких-то вещей местных, вставных. Например, освящение оливкового масла, или какие-то особенности повечерия. Там на повечерии непременно акафист Божией Матери должен вычитываться. Может быть, эти вещи перенимают, но это частности, конечно. Мне кажется, что все же перенимать Афонский Устав без афонского уклада жизни, который формировался веками, это все равно, что человек наденет на себя какой-то пиджак одного фасона, дорогого, хорошего, качественного, а все остальное – брюки, ботинки – останется, скажем, иного качества. Это будет выглядеть как эклектика. Это, действительно, романтизм. Потом я должен сказать, что основная мысль Типикона на практике остается верной – как Типикон поставляет своим центром то, что жизнь должна соответствовать богослужению, так верно и то, что богослужение должно соответствовать жизни. И я сам прошел через это, и имел возможность разные стили жизни монашеской и, соответственно, и богослужебные испытывать, и скитского, и отчасти полуотшельнического жития, и увлекался Уставом, и все же я пришел к выводу, что Устав должен соответствовать жизни, и во всем должна быть мера. Что-то выпячивать? Во-первых, это в духовной жизни приводит к нехорошим последствиям. Я могу ошибаться и смотреть как-то очень узко, но, как мне представляется, те монахи, которые романтически воспринимают Афонский Устав, подспудно все равно считают, что мы лучше, мы духовнее, мы ревностней, нежели прочие «Несмь, якоже прочие человек». И это тоже нужно учитывать и стараться избегать, и все же как-то существовать ровно. Тот Устав, который есть, который сейчас сложился в монастырях, в принципе, приходской Устав. Ведь, понимаете, монастырский Устав предполагает, что богослужение совершается только для братии, предполагает закрытую жизнь, не только, когда монахи вне богослужения, но и само богослужение не предполагает присутствия мирян. Даже та история с Типиконом, на которую я ссылался, ясно говорит о том, что у мирян свое богослужение, и пусть они там поют, а у монахов свое, и пусть мы тут читаем, нам это не мешает. Но дело в том, что монастыри-то, это и традиционно так повелось на Руси, считаются светочами благочестия, и народ туда стекается во множестве. И сейчас тоже, в общем-то, монастыри, если только это не какие-то затерянные небольшие монастырьки где-то в глуши, где есть свои проблемы, существуют для прихожан. По существу, это большие приходы. Это создает огромные проблемы в монашеской жизни, конечно, потому что монахи превращаются в обслуживающий персонал для паломников и многочисленных богомольцев, а монашеская жизнь вовсе не для этого предназначена. Но это, опять же, отдельный разговор. Я хочу сказать о том, что в монастырях сейчас приходское богослужение, только оно более полное. Может быть, поются все стихиры, вычитывается весь канон, и здесь достаточно, мне кажется, небольшой корректировки, чтобы, действительно, привести в соответствие богослужение с реальным временем. И все оставить как есть, только совершать богослужения благоговейно, стараться идти в том направлении, о котором мы сказали, уяснения богослужебных текстов. На самом деле, это потребует вовсе не реформ, а именно такой всегдашней церковной, кропотливой, подчас незаметной работы. Но она должна совершаться. Поэтому привносить в это что-то афонское… Хотя, с другой стороны, лично я сторонник многовариантности, особенно в больших городах, где есть возможность один приход посвятить любителям уставного богослужения, пусть будет уставное; для любителей более краткого, более модернизированного, пусть будет и так, в этом ничего страшного нет. Также и в монастырях могут быть разные подходы к этому.

Прот.А.Степанов: Спасибо, отец Петр. Мы сегодня поговорили об Уставе нашего богослужения и не только богослужения, но и вообще строя жизни православных христиан. Поговорили о тех проблемах, которые здесь достаточно очевидны, и о некоторых путях их преодоления. Я благодарю участника нашей сегодняшней программы «Экклесия» игумена Петра (Мещеринова), насельника Данилова монастыря в Москве и настоятеля подворья этого монастыря, и на этом прощаюсь с вами, дорогие слушатели. Программу вел протоиерей Александр Степанов. Всего вам доброго!

Игумен Петр (Мещеринов): Спасибо. Всего доброго!

Радио Град Петров