Христианство и политика: проблемы границ

Предисловие

Этот доклад мне приходится писать в то время, когда всего в несколько сотнях метров от моего дома уже который день держат массовый пост-голодовку верующие харизматической церкви «Новая жизнь». Коротко описать ситуацию можно следующим образом: церковь «Новая жизнь» принадлежит к христианским, т.н. «полноевангельским» или «харизматическим», церквям, отношение к которым неоднозначное: с одной стороны, их относят к евангельским церквям, к реформатам, к протестантам, с другой стороны – к неопятидесятническим (неопротестантским) сектам и неокультам. На данный момент эта зарегистрированная религиозная община является одной из крупнейших в г.Минске. Церковь до 2002 г. не имела своего культового здания, поэтому приобрела на окраине Минска полуразрушенный коровник с целью реконструкции под молитвенное помещение, однако да сегодняшнего дня не получила разрешения на перепрофилирование. Несмотря на это, верующие проводили в помещении молитвенные собрания, которые признавались незаконными по нескольким основаниям (нецелевое использование здание, несанкционированное богослужение) и руководство церкви подвергалось административным взысканиям. В результате противостояния, Мингорисполкомом было принято решение, по которому церковь лишалась права использования земли и здания за их нецелевое использование, а в результате последующего суда – постановление о принудительной продаже здания, на счёт церкви были перечислены деньги (очевидно заниженная сумма), а церковь обязывалась освободить здание в десятидневный срок, однако верующие отказались это сделать, объявив бессрочный пост-голодовку. Это событие оценивается неоднозначно как в социальном, так и в религиозном поле. Можно определить шесть основных стратегий описания ситуации, которые можно свести к трём, разбитых по двум полям: нейтральную, солидарную и стратегию символического противостояния . В социальном поле это выражается в следующих моделях: во-первых, ситуация лишается «религиозной» и «социально-значимой» окраски и представляется как спор хозяйствующих субъектов (альтернативно претензии могут выражаться относительно противопожарной безопасности и др.) – таким образом сценируют своё поведение государственные органы, стараясь снять напряжение с ситуации, деполитизировать ее, а также часть общества, представляя ситуацию как дело, касающееся или исключительно христиан, или даже одной церкви, снимая вопрос ответственности и солидарности – это нейтральная стратегия, но нейтральность только формальная; во-вторых, это стратегия символического противостояния, которая пока ярко не представлена со стороны государства, но мимикрирует под нейтральную, зато са стороны общественных структур эта стратегия главным образом связана с навязыванием в отношении церкви «Новая жизнь» номинации неопятидесятнической секты, которая систематически нарушала религиозное законодательство, противопоставлением её «традиционным религиям», описыванием поста-голодовки как принудительной, связанной с зомбированием «адептов секты», таким образом ситуация (и сам образ религиозной организации) политизируется вплоть до вопросов общественной безопасности и цивилизационного противостояния; в-третьих, это солидарная стратегия, которую в общественном секторе представляют правозащитные организации, а также независимые средства массовой информации, видя в конкретном хозяйственном споре «узловую ситуацию» наступления режима на неопротестантские церкви и свободу совести вообще. В религиозном поле, где представлены те же три основные стратегии, также нет единства: во-первых, это полное игнорирование происходящей ситуации со стороны христианских конфесий, которые имеют статус традиционных, таким образом, как и в общественном секторе, снимается «религиозное напряжение» и вопросы солидарности, в обратном случае данным конфессиям нужно было бы реагировать и непосредственно вмешиваться в конфликт; во-вторых, стратегия символического насилия выражается не только в «сектантской» номинации, но также в выражении недопустимости участия в политических акциях; в-третьих, это стратегия солидарности, которая получила распространение главным образом от тех церквей, которые находятся в подобной ситуации «нетрадиционных культов», и поэтому, во многом, такая солидарность связана с переносом общей ситуации религиозного противостояния в Беларуси в конкретную ситуацию хозяйственного спора вокруг церкви «Новая жизнь». Почему мы посчитали нужным начать свой доклад с такого, казалось бы, далёкого от теоретических рассуждений экскурса в конкретную современную ситуацию? Как отмечают некоторые эксперты, в данных условиях церковь «Новая жизнь» стала «ядром, узлом, центром общественной жизни» , более того, данная ситуация и возможные её интерпретации ставят многие общие проблемы, которым и посвящён наш доклад – проблемы границ между христианством и политикой.

Проблемы соотношения христианства и политки

Та форма, которую выбрали протестующие христиане - пост-голодовка, сразу обращает нас к двум сферам - религиозной и политической. Уже для самих участников акции ставится проблема возможности совместить в одном действии - воздержание от пищи - два уровня смыслов: религиозный и политический; две сферы, референты которых обозначены в номинации пост-голодовка. Такая же проблема ставится и аналитиками. С одной стороны, пост - это действие религиозного характера, оно не несёт специальной социальной нагрузки вовне, хотя позволяет внутренне консолидироваться той группе, которая в нём участвует. Таким образом, пост выступает для своеобразной консолидации через переживание совместного продолжительного действия. С другой стороны, голодовка - это акция социального протеста, политическое действие, направленное на формирование определенного общественного мнение, постановку проблем, влияние на определённое политическое решение. В данном случае это не так очевидно, потому что данная голодовка направлена на защиту молитвенного здания, т.е. непосредственно связана с религиозным полем. Более того, религиозная окраска радикализуется через символическое означивание молитвенного здания как храма, что особенно привлекает внимание в контексте протестантизма, где понятие храма десакрализировано, где практика молитвы противопоставляется храмовому благочестию. В данном же случае наблюдается обратная тенденция. Более широко эти проблемы можно проблемы можно поставить следующим образом. Во-первых – со стороны общества и политики: "где граница религии в публичной сфере?". Это вопрос имеет четыре основных вариантов ответа: во-первых, радикальное вытеснение религии из публичной сферы в частную, что, как ни парадоксально, происходит в государствах, где есть государственная церковь (Норвегия, Дания), или уничтожение религии как явления в тоталитарных атеистических обществах; во-вторых, это симфония церкви и государства или теократия, что возможно либо в моноконфессиональных государствах с сильным авторитарным политическим режимом и сильной церковью; в-третьих, это признание многообразия религий в демократических обществах с гарантированной защитой прав человека в сфере свободы совести; в-четвёртых, это идеологическое использование религии как ресурса легитимации при авторитарных режимах. Во-вторых, это проблема с точки зрения христианских церквей: «где граница политики в религиозной сфере?». Этот вопрос ставит перед церквями и отдельными христианами проблему возможного участия в политических процессах и его ограничения. Это один из сложнейших вопросов, для решения которого требуется определится с тем, где проходит сама граница политического, что такое участие в политике, каким образом предупредить (и следует ли предупреждать) политизацию церкви, использование христиан как политического ресурса, ресурса поддержки, идеологического ресурса, инструментализации религии; но при этом остаться значительной общественной силой, способной влиять на процессы, которые происходят в обществе, осуществлять свою религиозную миссию. В-третьих, это проблема идентичности христианина как действующего в социальной сфере, которую можно сформулировать в следующих вопросах: когда я действую в социальной сфере, то действую как кто? Является ли моя гражданская (политическая) идентичность продолжением моей христианской идентичности, продолжением «меня как христианина», либо же они вступают в противоречие или такое противоречие создаётся искусственно через церковные предписания или репрессивные практики со стороны государства, конструирующих мои идентичности. Эта третья проблема часто встаёт на пересечении первых двух, обозначенных ранее. В-четвёртых, это проблема конкретной конфессиональной политики в условиях определённого политического режима, ситуации в сфере прав человека. Эта проблема представлена в ситуации с церковью «Новая жизнь» и вообще в анализе государственно-конфессиональных отношений наиболее рефлексивно. В-пятых, это проблема межхристианского диалога, межцерковных отношений и солидарности. Разворачивание этих проблем находит свое преломление на розных уровнях: на идеологическом уровне они находят своё преломление во взаимоотношениях идеологии (в широком смысле) и христианской веры; на институциональном уровне – через институциональные взаимодействия следующих агентов: «государство» (как целое, как отдельные государственные органы или государственные чиновники), «политические партии», «бизнес» с одной стороны и религиозные организации – с другой стороны; на уровне церковного и межцерковного диалога; а также на личностном уровне – в личности христианина (к примеру, Основы социальной концепции РПЦ, регулирующие жизнь христианина в «светском обществе», с одной стороны конструируют идентичность православного таким образом, что при любом социальном акте он действует как член церкви (подчиняясь церковному документу), но при этом его жизнь разделяется на собственно религиозную и сацыяльную (светскую). Нужно отметить, что хотя христианин и включён в различные социальные поля, в его перспективе они выглядят как религиозные. Нужно отметить, что в условиях авторитарного режима обычно идут две противоречивые (или взаимодополняющие) тенденции. Условно примем классическую для политологии схему policy-politics для разделения двух уровней политической реальности. При авторитарном режиме происходит постоянная экспансия государственного регулирования во все сферы, вырастает роль и объём policy, в том числе в религиозном поле, которое таком образом маркируется политически; сокращается пространство гражданского общества, идёт тенденция к идеологизации, а это значит и идеологического контроля. Как реакция на это происходит политизация гражданского общества, в том числе и религиозных организаций. В таких условиях любое неполитическое действие, которое, однако, не вписывается в иделогические схемы, может расцениваться как политическое. С другой стороны, аккумулируется поддержка режима со стороны религиозных организаций, в том числе и через неполитические действия, религия используется как идеологический ресурс и для легитимации действий власти, что также приводит к политизации церкви. В то же время деполитизируется сфера политической борьбы politics, которая рассматривается в условиях авторитарного режима как протестная и маргинальная – через это блокируется любое несанкционированное режимом участие в политике. Если религиозные организации противостоят использованию себя в качестве идеологического ресурса, то они также политизируются, но уже в качестве протестных. В сфере politics наблюдаются попытки использования христианского ресурса для создания протестного движения, которые оформляются в два основных блока – Рушэнне В.Мацкевича и Белорусскую Христианскую Демократию. Первое движение по разработанной стратегии ставило целью использование протестного ресурса протестантских церквей в осуществлении политических задач своей стратегии, причём реализация такой деятельности велась по двум направлениям – работой с такой целевой группой, как «христиане» по присоединении их к стратегии и в результате создания влиятельного христианского движения, а также актуализация «христианского вопроса» в границах гражданского общества. И что же мы имеем в результате? Во-первых, в государстве действует откровенно дискриминационный закон о свободе совести. И это дискриминационность проявляется не столько в привилегированном положении традиционных религий, и даже не в символическом насилии самого использования такой характеристики, как «традиционность». Закон направлен на ужесточение контроля за религиозной деятельностью, и это ужесточение касается всех религиозных организаций, которые действуют в Беларуси, в т.ч. традиционных. Во-вторых, в Беларуси очень слабо развито гражданское общество, да и то, которое существует, находится под постоянным давлением со стороны режима. Что касается православной церкви, то она, с одной стороны, воздерживается от участия в политике – это регламентировано Основами социальной концепции РПЦ; с другой стороны, фактически выступает идеологической ширмой режима. Это объясняет недоверие к ней со стороны гражданского общества. Таким образом, избегая участия в политике в сфере политизированного гражданского общества, избегая оценок действий авторитарного режима, церковь, неожиданно для себя оказывается в сфере policy, в сфере государственной политики и идеологии. В то же время, протестантские церкви, которые активно включаются в социальные процессы, идущие в сфере гражданского общества, с одной стороны испытывают риск политизации, но с другой стороны, солидаризируются с демократическими силами и гражданским обществом. Таким образом, в межконфессиональной сфере происходить «симфония» православной церкви и государства и «симфония» протестантских церквей и гражданского общества, линия разлома и давления «государство – гражданское общество» также выстраивается в межконфессиональном пространстве как «православная церковь – протестантские церкви». По этой модели православная церковь вместо того, что открывать свободные от политики и давления поля, солидаризируется с государством.