МОНИТОРИНГ СМИ: НАРОДНАЯ ВОЛЯ: Интервью с пресс-секретарем митрополита Филарета Андреем Петрашкевичем
15.11.200925 вопросов сотруднику Белорусского Экзархата
В эпоху масс-медиа человек раздваивается: мы хотим как можно больше знать о мире и как можно меньше выдавать информации о себе. Особенно это касается VIP-персон: для регулировки движения на “информационных улицах” с такими сложными правилами им требуются пресс-секретари. Работа последних сложна. Информацией не только пользуются — ее порой используют... Поэтому девиз любой пресс-службы в чем-то сродни врачебной: не навреди.
Пресс-секретарь владыки Филарета Андрей Александрович Петрашкевич дипломатичен и искренен одновременно. Широчайший кругозор и смирение человека верующего обезоруживает тебя как собеседника. Порой я ловила себя на мысли, что не просто слушаю и задаю вопросы — я внимаю этому человеку. Редкий случай: интервью в 25 вопросов оказалось слишком малой формой для беседы с таким человеком...
1. — Андрей, для светского человека ваша карьера уникальна. Как вы стали пресс-секретарем владыки Филарета? Какой путь прошли, прежде чем обрели свой нынешний статус?
— Когда все начиналось, а это был конец 80-х годов, должности пресс-секретаря в Церкви не существовало в принципе. Тогда только начали восстанавливаться печатные издания епархии, и я, профессиональный журналист, предложил Владыке свои услуги, просто придя с улицы, без всяких предварительных рекомендаций. И стал работать в епархиальном управлении: без должности, референтом с максимально широкими обязанностями. Правда, знания мои в церковной жизни были тогда крайне скудны. Но было дерзновение и Промысел Божий — иначе я объяснить не могу.
2. — Но как вы пришли к вере? Молодой человек из семьи известного партработника, драматурга Александра Петрашкевича... В конце концов, из советской семьи и школы!
— Этот вопрос любят задавать верующим людям. Я думал об этом. И пришел к выводу: к вере не приходят, о ней — вспоминают. Потому что у каждого человека она есть по природе. Ведь по определению человек — образ и подобие Божие. (Должен предупредить, что, как верующий, я буду оперировать своей системой понятий и терминов.) Не могу сказать точно, когда стал верующим. Наверное, я им был всегда, но не всегда это осознавал. Как написал, вторя Тертуллиану, поэт Олег Бембель, ныне — инок Николай: “Душа ў кожнага хрысцьянка, ды не ва ўсіх яна жывая. Пра тое — памяць векавая...”
3. — И что, вы не встретили на своем пути противостояния? Внешних препон?
— Я работал на серьезной должности в серьезной организации — в БЕЛТА, и переход оттуда в Церковь кому-то, может быть, показался странным, необоснованным или конъюнктурным. Но у меня не было политических или социальных мотивов для этого шага. В семье родителей? С мамой мы никогда не обсуждали этот вопрос на высоких тонах. Я принял решение, она промолчала. Вернее, самое большее, что она тогда мне сказала, был вопрос: “Ты уверен в своем решении?” Папа не мог предвидеть всех положительных последствий моего поступка (я выражусь так), и поэтому переживал гораздо больше. Дело в том, что моя светская карьера после МГУ шла в гору... Со своим непосредственным руководителем в БЕЛТА, известным журналистом Александром Васильевичем Пальчевским, я совершенно открыто обсудил этот вопрос.
4. — Но как Владыка смог доверить молодому человеку из правительственного учреждения работу в епархии?
— Сам до сих пор этому удивляюсь. Владыка рисковал. Да, у меня было образование, неплохая речь. Может быть, она произвела впечатление? Я ведь с детства жил в окружении полных собраний сочинений известных писателей... Но я никогда не задавал Владыке этот вопрос.
5. — Скажите, с митрополитом Филаретом вы можете говорить на сугубо личные темы?
— Владыка никого не отпускает без вопросов: “Как семья? Как дома?” Одним из моих величайших открытий в церковной жизни было то, что какие бы проблемы у меня ни возникали — с сотрудниками, с самоощущением в церковном лоне или просто житейские недоразумения, которые казались мне колоссальными, — когда я приходил советоваться к Владыке и видел его глаза, когда только отвечал на первый вопрос “Как дела?”, то сразу понимал, что проблемы — нет. Ее уже — нет. Объяснить рационально я не могу, почему внутри сразу воцаряется мир, а проблемы становятся гораздо меньше. Вернее, обретают нормальный — ничтожный, не преувеличенный объем.
6. — В Экзархате большой пресс-центр?
— Два человека. Моя должность, кроме всего прочего, предполагает работу с печатными СМИ. А другой сотрудник Управления курирует телерадиокомпании. Это не значит, что мы друг другу не помогаем. Но разделение полномочий есть, потому что это рационально.
7. — Владыка читает газеты сам, или вы готовите ему дайджест?
— Нет, не готовим; он любит сам просматривать газеты.
8. — И интернетом пользуется?
— В этом нет нужды. Интернет требует обучения и навыка. А Владыка очень занят. Есть сотрудники, которые делают для него обзоры. Владыка в курсе всех событий.
9. — Скажите, а у митрополита Филарета есть личные деньги? Есть, по-мирски говоря, зарплата?
— Вопрос интересный, но не ко мне. На мой взгляд, одной из причин комфортного самочувствия личности является четкое представление границ своей “поляны”, а также “полян” других сотрудников. А также стремление никогда эти границы не переступать. К тому же личные аспекты жизни другого человека потому и называются личными, что не являются предметом обсуждения.
10. — Где живет Владыка?
— Наше Минское епархиальное управление в своем кругу называется Архиерейским домом. Так исстари повелось: здесь сосредотачиваются канцелярия, или консистория, здесь же домовая церковь (ударение на второй слог), здесь — место жительства и работы митрополита, его покои. Это Архиерейский дом в полном смысле слова: мы чувствуем себя здесь одной семьей. А Владыка умеет поддержать его теплоту.
11. — Вы каждый день ходите к руководству с докладом?
— Не каждый. У Владыки чрезвычайно насыщенный график работы, и установить расписание встреч со мной для работы над бумагами, документами невозможно. Встречи происходят по мере необходимости. Причем, как правило, сначала Владыка отпускает всех, кто приезжает издалека, а вопросы с сотрудниками решает в конце дня.
12. — У Владыки есть мобильный телефон?
— Конечно. Разумеется, есть. И замечательный, должен вам сказать!
13. — Вопрос, который часто обсуждается в светской среде: как относиться к коммерческой деятельности Церкви?
— В Церкви нет коммерческой деятельности. Коммерческая деятельность может быть в организациях, которые учреждены при Церкви.
— А торговля водкой, сигаретами?
— Когда говорить совсем уж не о чем, тогда вспоминают сказки 1980-х годов... Но ваш вопрос о коммерции — не без оснований. Иногда за коммерческую деятельность по аналогии принимается продажа в храме литературы, свечей. Здесь принципиальная разница: человек приходит в храм, он хочет внести свою лепту на устроение дома Божия, выражаясь высоким стилем; он хочет поддержать своими средствами свою приходскую церковь. Ведь если прихожане не поддерживают храм, ему нечем жить. Поэтому свечи не продают: их дают в обмен на пожертвования. Вы можете услышать два варианта ответа на вопрос о том, сколько стоит книжка или свеча. Неправильный ответ — название суммы; правильный: “Пожертвование составляет такую-то часть...” Причем это не игра словами. Это дисциплина терминов и понятий. А какими понятиями мыслишь, то из себя и представляешь.
14. — Ожидаются ли с приходом на Патриарший престол Патриарха Кирилла реформы в Православной Церкви? Может быть, большие кадровые перестановки?
— Новый руководитель подбирает новую команду. Во многом по команде судят и о руководителе. В Церкви действуют похожие законы. Реформирование на уровне Патриархии есть, но нет даже намека на то, что будут пересматриваться каноны или практика, принятые тысячелетия назад. Могут лишь уточняться тонкости и нюансы.
15. — Лично у вас бывали проблемы с КГБ?
— Проблем не было никогда. А встречи были. Имена двух человек я часто вспоминаю в молитвах — прекрасные люди. Нам не требовалась помощь друг друга. Просто как профессионалам в своей области нам следовало понять, как, с одной стороны, пересечь наши профессиональные интересы, а с другой стороны, остаться свободными друг от друга.
Контакты со мной никогда не были навязчивыми — объяснить этого я не могу. Но я всегда чувствовал уважение к себе, к месту, где работаю, и если меня о чем-то спрашивали, то я неизменно оставлял за собой и реализовывал право абсолютно откровенно объяснять, почему о том или о другом я ничего говорить не буду.
Отсутствие контактов, в принципе, невозможно: мы живем в одном городе, в одном обществе. И шарахаться друг от друга было бы неправильно. Кроме того, место, где я работаю, — это не “логово врага”, и это хорошо понимают в структурах КГБ, где немало по-настоящему интеллигентных людей.
...Бог миловал, я никогда не пользовался стереотипами.
16. — Скажите, возможно ли, чтобы Церковь взяла под свое покровительство Куропаты? Ведь там захоронены также и расстрелянные советской властью священники. Но мне кажется, над урочищем будто не прекращаются схватки добра и зла, то и дело обнажая буквально звериные инстинкты некоторых граждан нашего общества.
— В Куропатах лежат останки огромного количества людей, погибших при самых разных обстоятельствах. Кого-то осудили как “врага народа”, кого-то вообще уничтожили тайно, а кто-то погиб в годы Второй мировой войны... Сказать точно, в какие годы были сделаны захоронения, трудно. Такие места — для молитвы об упокоении, а не для начала политических карьер и общественных страстей. Столько последних стонов, столько эмоций оставлено в этой земле, в этих камнях! Но и те, кто убивал, тоже оставляли здесь свое душевное состояние — я не говорю духовное, его там не было... Поэтому Куропаты притягивают, в том числе и людей с патологическим устроением личности. Состояние убитых и состояние убийц — они там смешаны. И теперь Куропаты — это не только врата в рай, по которым поднялись души страдальцев, но и врата в ад, где души убийц. Умиротворить это место можно только церковной молитвой, а не митингами и не амбициями.
И попытки ведь были: недалеко стоит храм Воскресения Господня... Но когда страсти продолжают бушевать, когда Церковь привлекается для того, чтобы стать лишь аргументом в каком-то масштабном споре, когда присутствие священнослужителей пытаются сделать инструментом для достижения цели, не имеющей к Церкви и христианству никакого отношения, — с таких мест надо уходить. Значит, здесь продолжает царствовать дух разрушения.
Туда, где митингуют, священника не приглашают. А Куропаты с самого начала стали местом политического карьеризма. И это продолжается по сей день. По вине наших соотечественников, которые именно отсюда начинают новые витки противостояния. А перед лицом такой трагедии нужно было бы просто молчать, молиться и... уходить митинговать в другое место. Тогда был бы и храм, часовня, и покровительство Церкви.
17. — Получается, что духовная власть во всем поддерживает власть светскую, которая тоже против политических митингов, против оппозиционных настроений. Почему Православная Церковь и власть всегда оказываются рядом? Почему президент приходит в церковь на Пасху и произносит политические речи? Разве это не нарушение канона?
— Последняя часть — это не нарушение канона. Во всех православных христианских странах это норма, когда руководитель крупного масштаба в великий праздник приходит в главный храм. И он ведь не из алтаря вещает, а с церковного амвона. Так и в нашем кафедральном соборе есть место для почетных гостей: это этично. К тому же произносятся не политические речи, а приветствия. Конечно, случаются импровизации. Но не прерывать же гостей...
А то, что глава государства приветствует духовенство и соотечественников в самом важном в праздничный день месте — это абсолютно нормально.
Никто никогда не превратит Церковь в политическую трибуну — это исключено.
Теперь что касается критики властей и противостояния власти... В Православной Церкви, по крайней мере, в Русской Православной Церкви, нет революционной заразы. Поделюсь одним замечательным наблюдением: если на Западе религиозные движения поднимались против чего-то старого, то в православном мире религиозные движения были против чего-то нового.
Один высокопоставленный протестантский пастор, будучи в Минске, сказал: “Мы так свободны в нашем поиске новых форм миссионерского служения, во всех наших инициативах, в инновациях нашей общественно-политической деятельности только потому, что сознательно или несознательно мы чувствуем, что за нашей спиной есть незыблемая стена Православия, о которую мы можем опереться и где мы можем найти ответ на вопрос, а не растеряли ли мы то, что составляет суть христианской веры”. И вот за это, сказал он, я вас благодарю: за то, что вы консервативны, незыблемы в самых главных основах.
Владыка Филарет однажды сказал твердо: “Революции в Церкви нет и быть не может”. Церковь не может быть втягиваема в систему отношений “правительство—оппозиция”. Церковь не может занимать ту или иную сторону, потому что в лоно Церкви входят и члены правительства, и члены оппозиции. Не все, естественно, но многие. Они встречаются в храме, и у них есть то общее, что они не обсуждают. А если Церковь начнет склоняться вправо или влево, она потеряет устойчивость и равновесие, как это бывает с партиями и обществами по интересам.
18. — Скажите, какие сейчас нравы в духовных семинариях? Существует ли там дедовщина? Там ведь как в армии — юноши живут в довольно суровых, спартанских условиях.
— Я должен иметь информацию, чтобы отвечать компетентно. Информации о дедовщине у меня нет. Честно говоря, у меня не укладывается в голове, чтобы в духовной школе были элементы того, что называется дедовщиной. Боже сохрани!
19. — Часто ли случается, что люди, разочаровавшись, уходят из монастырей обратно в мир?
— Не могу ответить на этот вопрос, потому что, опять-таки, лично я не обладаю такой информацией. К тому же, это не массовое явление, которое надо обсуждать. Бывают случаи, когда кто-то из послушников или послушниц на подготовительном этапе не приживается или заболевает... Или, скажем, кто-то ушел, не посоветовавшись с родными, не решив семейных проблем, когда жена, допустим, предъявляет претензии: где мой кормилец? Но о тех, кто уже принял постриг, — мне такие случаи не известны.
20. — Какую литературу вы посоветуете читать тем, кто только ищет путь к Православной Церкви?
— Я не могу советовать, могу лишь поделиться тем, что сам для себя открывал. Мне необыкновенно дороги все книги митрополита Сурожского Антония (Блума). Стиль его проповедей мне очень близок. Я наслаждаюсь ими, перечитываю — и каждый раз по-новому. Очень высоко ценю творчество Сергея Александровича Нилуса, церковного писателя рубежа XIX—XX веков, потому что это — честная документальная литература. Дорожу наследием епископа Василия Родзянко: имел счастье видеть и слушать его. Книга владыки Василия “Теория распада Вселенной и вера отцов” для меня шедевр. Мне близки англичане Герберт Честертон и Клайв Льюис.
21. — Как вы считаете, с чего начинается человек?
— С той ответственности или, напротив, безответственности, с которой живут люди, думая или не думая о том, как их деяния отразятся на их потомках. Именно с этого, по-моему, начинается человек, родители которого еще даже не познакомились.
Конечно, дети не наследуют грехи своих родителей. Но дети наследуют природу своих родителей. Например, пьянство: ничто не проходит бесследно, и ребенок рождается с поврежденными генами. Или, допустим, в роду был кто-то, кто занимался магией, оккультизмом, чародейством: его потомки будут отвечать за это! И не потому, что они виновны, а потому что предок слишком много зла заложил в основание своего потомства. Иной пример — священнические фамилии, потомственные роды церковных тружеников, деятелей науки и так далее. Поэтому я и полагаю, что человек начинается с ответственности его предков.
22. — Всегда ли можно требовать, чтобы человек оставался самим собой? Власть обстоятельств велика...
— “Любой человек грешен”, — в этом утверждении нет обвинения. Ведь дело не в том, что человек не совершает никаких отрицательных поступков и грехов, а в том, способен ли он оценивать себя, свое поведение и желает ли он стать лучше.
Проблема не только в том, чтобы не падать, но также и в том, чтобы, падая, вставать, подниматься и идти дальше в сторону Света.
23. — Можно ли от человека требовать жертвы во имя истины?
— Жертвы вообще требовать нельзя. Жертвенность — это способность: или она есть, и ее стараешься воспитать и развить, или ее нет, и о ней не задумываешься вообще. В быту это дилемма “эгоизм или альтруизм”.
Человек создан со свободной волей. Он сам выбирает, чем руководствоваться — советами Бога или дьявола.
24. — Вы чего-нибудь боитесь? По-настоящему.
— По-настоящему я боюсь только одного: чтобы, когда я умру, не оказаться там, где я не увижу тех, кого хочу увидеть. При том отдаю себе отчет, что, пока я жив, это во многом зависит от меня.
25. — Есть ли человек, который оказал на вас большое влияние?
— Да. Есть. Человек, который оказал на меня колоссальное влияние, которому я обязан очень многим и которого я постоянно благодарю, — это моя жена. Я не мыслю себя без своей жены.
Досье «Народной Воли»
Андрей Александрович Петрашкевич родился в Минске. Закончил международное отделение факультета журналистики МГУ. Работал в издательстве “Беларусь”, в Белорусском телеграфном агентстве; с 1989 года — в Минском епархиальном управлении. В настоящее время — пресс-секретарь Патриаршего Экзарха. Имеет церковные награды.