Калиновский: «Я преступник не по убеждению...»

Сайт радио «Свобода» разместил у себя статью Василя Герасимчика [на сайте «Царква»], в котором тот критикует мой пост (даже два сразу) [на сайте «Царква»] в ЖЖ по Калиновскому и вместе с этим – все «тенденции реанимирования старой имперской трактовки восстания 1863–1864 годов как «польского восстания» и «ксендзо-шляхетского мятежа».

1) Автор начинает с критики приведенного мной списка казненных повстанцев, в которые, по его заверению, попали три воевавших на стороне царской власти казака, наказанных за военные преступления против населения. В доказательство этого автор приводит скан из неуказанной книги, в которой сказано относительно одного казака, что он не был повстанцем. Я не знаю эту книгу и в полном доверии к виртуальному собеседнику готов признать валидность источника и даже то, что на других страницах имеется неуказанная информация о том, что и два неупомянутых казака казнены за то же и при таких же обстоятельствах. Но из этого следует только то, что число предполагаемых «невинных жертв» Муравьева меньше, и власти карали собственными руками преступников в своих рядах, трое из которых пополнили список казненных – невзирая на лица, так сказать. Вычеркните этого казака (или даже всех трех) – это нисколько не изменит ситуацию по сути. Для меня список казненных не догма, и я готов принять его с правками: возможно, кого-то там недостает, и кто-то там оказался лишним. Важно другое: во время восстания строевые потери российских войск были не столь значительными, сколко потери именно среди мирных жителей, многие из которых были убиты с особой жестокостью. Это правда, от которой не уйти ни одному историку: трупы не сами вдруг появились. Спор о сущности восстания (было ли оно белорусским и являлись ли его методы благородными) мой оппонент пытается подменить спором об именах в списке, хотя достаточно было просто сделать замечание о трех лишних именах.

2) Мой оппонент утверждает, что материалы личных дел, якобы, позволяют утверждать, что приговоры осуществлялись без надлежащей предварительной проверки и во многих случаях основывались на личных, субъективных мнениях виленского генерал-губернатора Михаила Муравьева. Каких конкретно дел? Во многих - это не во всех? Из чего именно это следует? Какие материалы непосредственно могут позволить утверждать такое относительно именно тех, кто указан в списке? Ошибка моего оппонента называется Ad hominem: «Это ж Муравьев-вешатель, с ним всё ясно и ничего доказывать не надо!» Простите, но это демагогия, а не публицистика и тем более не наука.

3) В качестве примера истинности своих слов В. Герасимчик приводит случай, в котором Муравьев заменил одному повстанцу каторгу на казнь. Увы, жалобы, проверки и апелляции иногда не убавляют, а добавляют. И? В чем именно субъективизм? Что это за лирика в комментариях постановлений судов? Разговор ведь шел не о том, нужно или не нужно было казнить того, кто совершил указанные преступления, а о том, за что именно этот кто-то был казнен, не так ли? Никто разве двух «солдат-инвалидов» не убивал, мост не сжигал, почту не грабил? Убили, сожгли, разграбили! Поэтому это возражение не относится к сущности вопроса.

4) Плятер и Аскерка были приговорены к смерти, помилованы, но извещение о помиловании пришло поздно. Жаль. И? При чем здесь это? Что следует из замены смертного приговора на каторгу относительно сути вопроса? Их невиновность? Милосердие царя? Что? Вы хотите сказать про жестокость Муравьева? Да сколько угодно! Я даже спорить с этим не буду: жестокий. За одни и те же преступления разные судьи в пределах одного закона могут наказать по-разному. Муравьев выбирал максимальную меру. И, как видно из неуказанного источника, он еще злоупотреблял предварительным заключением и взятием под стражу, за что его критиковал даже российский император. Но из этого не следует то, что указанные в списке казненные были невиновны, а следствие «шито». Эта ошибка называется «не следует». И попытка апелляции к эмоциям третьих лиц также detected.
Но если уж говорить за эмоции, то ненависть польского народа к Муравьеву легко понятна. Как писал М.В. Довнар-Запольский, признанный основоположником белорусской национальной историографии, «В поляках Михаил Николаевич Муравьев и оставил тяжелое воспоминание, какое оставляет в памяти каждого восставшего народа его усмиритель...» (дальше цитировать не буду во избежание истерик у некоторых читателей).

5) Пусловский Адам. Не повезло парню: был схвачен на взлете. Не думаю, что небольшая (допустим) длительность пребывания во главе созданной группы делает его невиновным во вменяемом ему (в обвинении нету указания срока участия в преступлении). Из указанной Вами книги Дыбовскогоследует из чьих-то воспоминаний о событиях пятидесятилетней давности, что повстанец был казнен с нарушениями всех законов: скоро и без суда, без объявления времени и места казни, без прочтения приговора, без возможности исповедоваться перед смертью. Действительно выглядит как расправа. Возможно, это не литературное преувеличение, а так и было. Но имя мятежника имеется в списке среди официально осужденных и казненных, поэтому, возможно, он был казнен в «24 часа» (что это значит – об этом ниже). Какое тогда отношение к этому вообще имел Муравьев – не спрашиваю, это не важно (он, как и Калиновский, в ответе за все, что происходило под его командованием). Спрошу другое: был ли Пусловский одним из руководителей повстанцев на Новогрудчине (как написано у него на памятнике и в моем списке казненных) или не был? Думаю, что был. А это значит что имя Пусловского в этом списке присутствует правильно: его казнили как главаря и организатора преступной группы, кем он и являлся.

6) При чем здесь Кучевский? В указанном списке есть Кучевский? Нету. Главное побольше привести отвлекающих фактов для очернения Муравьева, чтобы через это снять необходимость дальнейшего обсуждения темы. Но раз о Кучевском вспомнили, то давайте обратим внимание на то, что повествование прямо исключает скорый необъективный суд (в его ситуации, как минимум): комиссия, работающая в условиях военно-полевого суда, придя в замешательство, воздерживается от вынесения приговора ввиду открывшихся обстоятельств и отправляет дело на усмотрение Муравьева, который уполномочен решать эти вопросы «почти в последней» инстанции. Тот, рассмотрев, считает, что имеющихся в деле данных вполне достаточно для вынесения «приговора в 24 часа» – т.е., согласно «Инструкции об организации военно-гражданского управления», которая наделяет в условиях военного положения военно-уездных начальников в определенных случаях по результатам следствия проводить конфирмацию и исполнение приговора в 24 часа), что комиссия и сделала: приговорила его к повешению в течение суток.
Кстати, в таких ситуациях одни судьи ссылались на отсутствие военно-криминального кодекса и офицеров для выполнения функции «аудитора», с рук долой переправляя такие дела на решение высшего начальства; другие при поддержке губернской администрации проводили судебные разбирательства без «аудиторов».
С полным текстом описания истории Кучевского можно ознакомиться здесь. Как видно, человек играл в глухую несознанку настолько, что поначалу даже имя свое не признавал. А может, это и не Кучевский был вовсе? Вдруг он и не повстанец совсем и именем чужим назвался по той же причине, что и взял на себя чужую вину? Может, он и не герой восстания тогда за недоказанностью? Я не знаю. Давайте дальше обсуждать список – наверное, это очень важно для диагностики белорусскости Калиновского.
Я не апологет российской системы правосудия (и никакой другой, кроме Божьей). Но замечу, что надзор над судами, в том числе и по Польскому восстанию, имел место быть, и на самом деле к их работе было много замечаний у самого правительства – как о злоупотреблениях в невыгодную сторону для обвиняемых (содержание в переполненных в 2-2.5 раза камерах, «спертый воздух», нудовлетворение требований на перекретсный допрос и вызов свидетелей), так и невыгодную для интересов следствия (незапертые камеры, частые свидания, свободное общение с волей и между обвиняемыми по одному делу и пр.). Дел было очень много, судей не хватало, и это увеличивало вероятность нарушений, которые, впрочем, вряд ли касались обвинений по первой категории. Во всяком случае, Василь не доказал обратное ни к кому из имеющегося списка. Руководствуясь методами Василя, можно доказать отсутствие правосудия в любой стране мира в любое время ее существования. Тем более ко времени восстания – применяя нормы гуманизма и делопроизводства сегодняшнего дня.

7) Демагогией и переходом на личности являются словесные пируэты о моей неготовности изменить «веру» в кровожадность Калиновского в связи с упоминанием имени моего доброго товарища и коллеги о. Гордея Щеглова. Позвонил ему и специально справился о том, что у него такого изменилось во мнениях об убийцах о. Даниила Конопасевича. Он ответил: первая редакция отличается от третьей только тем, что в ней уточняется, что Свенторжицкий, вопреки расхожему мнению в литератуте 19 века, не являлся главным организатором убийства священника, и сделан этот вывод им на основании следсвенных документов, которые о. Гордей нашел лично. Это обстоятельство никак не коснулось тех, кто был казнен за непосредственное участие в убийстве. И был бы хоть какой-то смысл Герасимчику вспомнить об этом, если бы Свенторжицкий пал жертвой муравьевского беззаконного суда, но нет же: повстанец успел скрыться за границей, где спустя некоторое время сам и застрелился. Здесь третье издание книги о. Гордея.
Я не верю в кровожадность Калиновского и его шаек, а знаю о ней из статистики жертв, описаний преступлений, текстов Калиновского, текстов его единомышленников и из документов Виленского комитета. Про убивать всех несогласных, жечь хаты, и топор над колыбелью младенца-шляхтича я писал в предыдущих сообщениях с соответствующими ссылками и еще напишу в последующих – в том числе и в объяснение, в чем был умысел террористов, и на что они надеялись, когда прибегали к таким кровавым мерам. Разумеется, «кровожадность» - это слово, которое нужно применять по отношению к Калиновскому с ограничением: он не был маньяком, не питался кровью, не испытывал наслаждения от вида мучений и смерти и пр. в этом духе. И возможно, перед осознанием близкой смерти, он даже испытывал определенные угрызения совести по факту совершенного им, о чем косвенно говорят такие его слова: «В своем сознании я преступник не по убеждению, но по стечению обстоятельств, а потому пусть и мне будет дозволительно утешать себя надеждой, что воссоздастся народное благо. Дай Бог только, чтобы для достижения этого потомки наши не проливали лишней братской крови» (ух ты, он еще и русский писатель!)…

Взято: https://belsat.eu

8) Василя Герасимчика оскорбляет мое утверждение о том, что повстанцы боролись с Православием. Вот же ж… Он патетически вопрошает: разве (при таких условиях) могла существовать «православная присяга на верность мятежу»? Уважаемый спадар Василь! Могла и даже более того: ее не могло не быть. Потому, что существовал приказ «провинциального правительства Литвы» об обязанности командиров повстанческих отрядов привести всех к присяге и выносить смертные приговоры всем сопротивляющимся. Калиновский вообще был очень добр, и его указы поэтому все должны были читать и в церквях, и в костелах, а о том, кто этому будет сопротивляться (будь это поп или ксендз), доносить, чтобы их потом на правдивом суде без лишних слов повесить.  Вот и весь фокус! Кстати, а как насчет «судов» мятежников? У них там все нормально было с «надлежащей предварительной проверкой»?
Вообще, когда кто-то пишет, что православные поддерживали восстание, то всем должно быть понятно, что мы имеем дело с человеком, который черное называет белым. Я в следующих записях подробнее остановлюсь на статистике восстания – специально для тех, кто ленится ходить по ссылкам. И я также пройдусь своим вниманием по некоторым прочим утверждениям в статьях Василя и источникам, на которые он ссылается.

9) Восстание 1863–1864 как польское понимает не только «имперская трактовка», но и «нормальная», а не альтернативная история в целом, что видно и по польским, русским, украинским и английским источникам, которые, разумеется, не оспаривают, что оно происходило на территории РП, ВКЛ и Руси. Попытки спадара Герасимчика и его единомышленников доказать обратное не вызывают ничего, кроме снисхождения одних у поляков, а у других агрессии и определений всего подобного, как «skandal, kradzież Pamięci, zwyczajna nieprzyzwoitość, depolonizacja».

Я, кстати, нигде не называл восстание «ксендзо-шляхетским мятежом». Это не правда, восстание не такое: на территории Царства Польского оно было широко представлено и крестьянством. На территории современной Литвы и Беларуси – жмудинскими и польскими крестьянами Ковно и польскими и ополяченными крестьянами Гроденщины (во втором случае намного-много менее). Но даже имперские историки, называя восстание «ксендзо-шляхетским мятежом», имели в виду не столько сословный состав его участников, сколько интересы, ради которых и по указке которых оно разыгрывалось. Здесь логическая ошибка – в приписывании мне того, что я не утверждал. Опять же, обсуждение реальной статистики восстания оставим на потом.

10) «Академия наук и правительство — за Калиновского». Это, конечно, самый сильный аргумент. Мне его нечем крыть. Тут без вариантов. Нужно было с этого начать, и я бы сразу сдался. Про Академию наук можно было и не вспоминать – достаточно одного правительства.

Продолжение следует. Даст Бог. (здесь)

Источник: ЖЖ автора.

Сергий Лепин, прот.

Конфессии: 
Страны: 
Рубрика: